Час нетопыря - Страница 36

— Вероника, ты несносна.

— Это правда. Меня трудно переносить. Все мои любовники твердили это с утра до ночи. Только ночью у них мнение менялось.

— Сколько их было?

— Много. Я не считала. Больше сотни.

— Ты считаешь меня идиотом.

— Конечно. Ты другого и не стоишь. Скорей уж можно отдаться твоему автомобилю, в нем, верно, больше человеческого, чем в тебе, несчастный плейбой. Тебе приходится красить шевелюру в цвет номер сто три?

— Благодарю за тонкий комплимент. Должен огорчить тебя, прекрасная Вероника, но отсюда до ближайшего леса три километра. Это еще две минуты езды.

— Как-нибудь вытерплю. Разве что прибавишь скорость. А пока ты жмешь всего на сто семьдесят километров, что унизительно для моей женской гордости. Меньше двухсот меня никак не устраивает.

— Прости, Вероника. Это маломощная машина.

— Не ври, Бернар. У нее мотор емкостью пять литров. У моих знакомых девчонок происходит оргазм при одной мысли о пяти литрах. Почему бы тебе не стать мужчиной и не прибавить газу? Здесь такие красивые, смертоубийственные виражи. Несколько мальчиков расстались тут со своей дурацкой жизнью. Не трусь, Бернар.

— Знаешь дорогу?

— Глупый вопрос. Каждые два дня езжу по ней вместе с любовниками. Но они водят лучше тебя. Двести двадцать со счетчика не сходит.

— Вероника, где ты была раньше? Такой девушки, как ты, я еще не встречал.

— О, это уже лучше. Гораздо лучше. Ты должен еще сказать что-нибудь про мои глаза. И обязательно про пальцы, которые до сих пор сравнивали с клавишами пианино. Ты придумал что-нибудь получше?

— Конечно. Ты зловредная сука, которая играет в бездарной пьесе, сочиненной каким-то графоманом.

— Бернар, еще минута — и я влюблюсь в тебя по уши. Ты говоришь уже как человек. Можешь ради меня сжечь эту машину? У меня в сумочке спички.

— Нет, моя милая. Я купил ее всего три дня назад. Не имею такого намерения. Это чудо, а не машина.

— Заявляю тебе, что мужчина с такой машиной — это дерьмо, ноль, ничтожество и…

— И хлыщ, который предпочитает дурное общество.

— Действительно. Ну и что?

— А ничего. Подъезжаем к лесу.

Бернар делает такой резкий поворот, что Лючия валится на него. Проезжают табличку с надписью: «ЧАСТНОЕ ВЛАДЕНИЕ. ВХОД СТРОГО ВОСПРЕЩЕН!» Несутся по ухабистой лесной дорожке, сворачивают в ближайшую просеку, машина гудит на поворотах, ее то и дело заносит в стороны. Наконец Бернар выключает зажигание.

— За работу, красивая барышня, — говорит он, сбрасывая замшевую куртку. — Не стоит времени терять.

— И я так думаю, мой господин, — отвечает Лючия и снимает джинсовую блузу, под которой нет лифчика. — Время — враг любви.

— Ты хотела, верно, сказать, что оно ее лучший друг. Раз мы говорим, что не стоит времени терять…

Бернар тянется к пышной и упругой груди Лючии.

— Это чудовищно! — кричит Лючия. — Хам! Животное! Паршивый ловелас! Тебя, Бернар, никогда не учили, что джентльмен не форсирует ход событий? Дай мне кофе, я хочу пить, а потом отойди на две-три минуты, чтоб я могла настроиться для праздника любви.

Бернар подает Лючии термос с кофе, сбрасывает брюки и лениво направляется в лес.

Лючия достает из сумочки небольшую дозу Пишоновой смеси, старательно ее растирает и всыпает в термос. Затем проверяет, на месте ли ключ от машины, разглаживает постеленное Бернаром одеяло, расчесывает волосы и снимает брюки.

Возвращается Бернар.

— Вижу, ты уже подготовилась к встрече своего господина, — спокойно констатирует он. — Ты послушная девочка, Вероника. Я ожидаю чего-то необычайного. Чувствую, что окажусь на седьмом небе.

— Ты прав, Бернар. Но, пожалуйста, сперва выпей кофе. Счастье требует терпения.

Бернар медленно пьет кофе, глядя на стройные бедра Лючии в цветастых спортивных плавках.

— С тобой можно с ума сойти, — говорит он. — Ты слишком умна, милая барышня. Язык у тебя как осиное жало. Господь бог дал тебе ангельское тело и дьявольскую душу…

И тут Бернар, зашатавшись, падает на колени.

— Странно, — шепчет он. — Что со мной такое? В сон клонит… силы нету… Что это, Вероника? Ах, как хорошо…

Растянувшись на одеяле, он засыпает глубоким, блаженным сном.

Лючия ждет еще две минуты, как учил ее Пишон, смотрит на седую шевелюру Бернара, на его плавки из переливающейся ткани с игривым изображением птички, на побледневший лоб. Аккуратно посыпает героином одеяло, лицо Бернара, а остаток вытряхивает в заросли травы. Полицейские псы голову потеряют, когда унюхают наркотик сразу в нескольких местах. Лючия молча улыбается.

Потом она встает, подбегает к машине Бернара и, выехав из леса, направляется к приграничному городку Верденберг.

XIII

Между десятью ноль пять и десятью сорок восемь по среднеевропейскому времени люди Палмера-II — а они действовали быстро, ни перед чем не останавливаясь и не обсуждая приказов мюнхенской резидентуры — совершили три операции.

Во-первых, к погребальной конторе господина Кнаупе на Восточной улице, 10, подъехал голубой «опель-экспресс», из которого вылезли двое молодых людей с походкой вразвалочку и столь банальной внешностью, что с точностью описать их приметы было решительно невозможно. К ним присоединился третий, на вид такой же заурядный парень. Он прошелся раз-другой по Восточной улице и с интересом осмотрел витрину магазина для филателистов.

Со жвачкой во рту, широко расставляя ноги (портативный автомат все-таки мешает при ходьбе), трое молодчиков вошли в заведение Кнаупе. Разговор, видимо, был короткий. Господина Кнаупе без всяких объяснений выволокли из-за стола и потащили к двери. А поскольку он чуточку сопротивлялся и даже пытался кричать, то получил меткий удар между пятым и шестым ребрами. Достаточно, если на какое-то время у него перехватит дыхание. Чтобы затолкать его в машину, понадобилось не больше трех секунд. Всю дорогу молодые люди беспрерывно жевали жвачку. Расхохотались только раз, когда господин Кнаупе вознамерился им объяснить, что насчет выкупа, который заплатила бы его семья, говорить не приходится, потому что дела идут скверно: все имущество конторы — это двенадцать гробов и не вполне исправный катафалк.