Час нетопыря - Страница 35

продолжение следует

внимание передаю дальше

бонн 12 июня

распоряжение по кадрам № 654/ 83/IV-P

исполняющему обязанности командира четырнадцатой механизированной дивизии майору штаму

1. произвожу вас в чин подполковника с исчислением выслуги от сегодняшнего дня

2. отзываю полковника румбейн-визера с должности начальника штаба дивизии и перевожу его в распоряжение генерального инспектора

3. должность начальника штаба дивизии принять с сегодняшнего дня майору киршу

4. в признание особых заслуг проявленных в ходе расследования произвожу капитана хорста шелера в чин майора и приказываю немедленно перевести его в отдел специального назначения генерального инспектората тчк майору шелеру явиться в здание инспектората в бонне комната 3404 сегодня не позже 14 часов

5. вследствие серьезных упущений в исполнении обязанностей по охране штаба капитан фон горальски наказывается пятью днями домашнего ареста который должен отбыть начиная с настоящей минуты

по поручению министра обороны начальник канцелярии полковник гюнтер шляфлер

конец»

Зеверинг аккуратно обрывает телетайпную ленту, щурит глаза и передает Шелеру оба распоряжения. Потом протягивает руку удивленному офицеру контрразведки.

— Поздравляю с повышением, майор, — спокойно и размеренно говорит он. — Откровенно говоря, мне не очень ясно, что за этим кроется. Но в офицерской школе меня учили не задавать лишних вопросов.

— Мне очень жаль, господин генерал, — бормочет Шелер. — Если действительно дойдет до суда, я буду свидетельствовать в вашу пользу.

— Мне ты всегда казался, Шелер, порядочным и толковым парнем, хоть ты и мог бы выбрать более достойный мужчины род военной службы. Или ты, как Вибольд, работаешь на тех? Ну-ну, я шучу.

Опять минута мучительного молчания.

— Знаю, что ты спешишь, — говорит Зеверинг. — Но я тебе должен что-то сказать. Очень давно, еще молодым парнем, я был тяжело ранен в танковой битве под Курском. Пятнадцать часов пролежал без сознания под разбитым танком. Потом попал в плен и пробыл там шесть лет. Уверяю тебя, мой молодой друг, это были нелегкие годы. Было время подумать. И послушать, что говорят коллеги. Тогда я себе сказал, что, если когда-нибудь снова стану солдатом — а я им стал, потому что ничего другого не умею, — мне придется слегка потревожить почитателей нашего Адольфа. Они тогда ничего не поняли и до сих пор ничему не научились. Видно, в этом деле я где-то зашел слишком далеко. Они сильнее, чем я думал. Впрочем, не знаю. Когда-то и где-то я сделал ошибку. Исправлять ее поздно. Не думаешь же ты, что я допущу, чтобы меня таскали по судам. Ну, ладно, Шелер, иди укладываться, закажи место в самолете. Времени у тебя не так много. У нового начальства есть для тебя, наверное, важное задание.

Шелер щелкает каблуками, кланяется человеку, который пять минут назад был командиром дивизии и заслуженным воином, жмет ему руку и затем, перескакивая через ступеньки, бежит вниз по лестнице. Он находится как раз около поста охраны, когда из открытого окна на втором этаже, в кабинете генерал-лейтенанта Зеверинга, раздается выстрел.

Майор Шелер достаточно хорошо разбирается в своем ремесле, чтобы определить: это выстрел из парабеллума, калибр 9 миллиметров. У человека, который направит его дуло себе в голову, нет шансов остаться в живых.

XII

Пятница, 12 июня, 10 часов 40 минут по среднеевропейскому времени. Лючия Верамонте идет по обочине дороги номер 417, которая пролегает из Майергофа на запад, к французской границе. Идет босиком, как это принято у молодых, с полотняной сумкой на плече, с корзинкой из индийской рафии в руках.

На втором километре от Майергофа около нее внезапно останавливается автомобиль марки «порш-глория», сверхбыстроходный, до невозможности шикарный, достойный настоящего мужчины. Тормозит по всем правилам: клубы пыли, визг покрышек, резкий занос. Из окна высовывается мужчина с сильно поседевшей шевелюрой, но молодым лицом.

— Куда идешь в таком одиночестве, красивая барышня? Может, тебя подвезти?

— Иду я к тете Франциске, это далеко. Но не имею привычки знакомиться с чужими мужчинами, особенно если они ездят на машинах марки «порш-глория». Тетя меня предупреждала.

— Ты умница. Тем более я хотел бы тебе помочь.

— Пусть вам, добрый человек, на небе зачтется это доброе дело.

— Ты иностранка?

— Да. Из Пафлагонии.

— Да здравствует германо-пафлагонская дружба! Садись ко мне и не мешкай, а то согрешишь.

— Мне пить хочется.

— Вот в термосе кофе.

— Одеяло у тебя тоже есть?

— Я не езжу без вещей первой необходимости.

Лючия садится рядом с водителем и бросает на него внимательный взгляд. Водитель прибавляет газ, машина, завывая и подрагивая, несется по неровной дороге N 417.

— Добрый человек, — говорит Лючия, — меня зовут Вероника, а тебя я буду звать Бернар. Ты скучный, противный и глупый, зато добрый, как сенбернар, а это нынче не часто встретишь.

— Ты заблуждаешься, Вероника. Страшно заблуждаешься. Я красивый, злой, зато очень интересный. Даже не представляешь, какой я интересный мужчина.

— Все так говорят, Бернар. А потом девушку ждет разочарование.

Бернар делает такой лихой поворот, на который редко решается даже профессиональный гонщик.

— Ты не боишься, Вероника?

— Боюсь. Ты не только глупый, но и безрассудный. Ты и вправду думаешь, что «порш-глория» делает мужчину мужчиной. Каждый сумеет подбросить девушку на повороте. Это нетрудно.