Час нетопыря - Страница 82

XLII

Пятница, 12 июня, 17 часов 05 минут по московскому времени. В генеральской комнате на пункте командования ракетных войск стратегического назначения сидят двое пожилых мужчин с усталыми, в морщинах лицами: министр обороны СССР и командующий ракетными войсками. Они ждут, когда закончится беседа Генерального секретаря с министром иностранных дел и с председателем Комитета государственной безопасности. Через десять минут должно начаться заседание Политбюро, которое впервые в истории созвано не в Кремле, а на командном пункте. Время идет, а международная ситуация вовсе не проясняется. Обнаруживается все больше загадочных случаев и необъяснимых сложностей.

— Так что же, — говорит министр, — это действительно война? Возможно ли, чтобы она начиналась так вяло, при таких неясностях, в обстановке такой неуверенности? Неужели мы до последней минуты будем действовать вслепую, лишь для того, чтобы нас не застигли врасплох?

— Мне самому в это не хочется верить, — отвечает командующий ракетными войсками. — Помните, как началось в сорок первом? Я командовал тогда орудийным расчетом недалеко от западной границы…

— Да, помню. Столько лет прошло, а я помню как сейчас. Ясное июньское утро, телефонный звонок из штаба западного военного округа… Сколько еще раз мы должны воевать с немцами?

— Покамест похоже на то, что немцы во всем этом играют второстепенную роль.

— Второстепенную?! Что вы говорите! Я их знаю, товарищ маршал. Хорошо знаю. Я много повидал на фронте. Даже на минуту не поверю, чтобы ко всему, что сейчас происходит, не приложили рук эти, из-за Эльбы. Наверняка они впутали американцев в какую-нибудь интригу. Я вам рассказывал, как в апреле сорок пятого мой полк встретился с американцами в Торгау на Эльбе? И подумать только, что через минуту мы, может быть, начнем стрелять друг в друга…

— Пока трудно говорить наверняка, товарищ маршал. Нет никаких признаков, что война неизбежна.

Министр вытирает лоб, снимает очки.

— Я это себе твержу уже два часа, — задумчиво говорит он. — Но у нас есть долг перед Родиной, и тут нас никто не заменит. Ответственности с нас никто не снимет. Слишком мало времени на обсуждение. Где гарантии, что все эти рассказы Гаррисона — не хитрость, чтобы усыпить нашу бдительность?

— Нет таких гарантий. Сам Гаррисон, может быть, и не решился бы на столь опасную провокацию. Но его окружение способно на все. Этот Рубин… Этот Магорски…

— Я подумал, что американцы вывели из строя нашу «космическую систему С», и поэтому нет никаких сведений, как она действует. Может быть, в нашу сторону уже летят их ракеты?

— Выход из строя «системы С» теоретически невозможен. Можно случайно уничтожить один из ее элементов, но никак нельзя уничтожить полностью.

— А если Генеральный секретарь нас сейчас спросит: что вы предлагаете, товарищи маршалы?

С минуту маршалы сидят молча. Потом открывается дверь, и появляются министр иностранных дел и председатель КГБ. Лица их озабочены и нахмурены.

— Генеральный секретарь просит начать заседание Политбюро, — говорит министр иностранных дел, вертя в руках авторучку. — Нельзя терять времени.

— Есть что-нибудь новое? — спрашивает министр обороны.

— С этой минуты новости будут поступать только от вас, товарищ маршал, — отвечает министр иностранных дел. — Моя роль, как видно, кончилась, во всяком случае на ближайшие часы.

Председатель КГБ просматривает ворох сообщений, врученных ему адъютантом.

— Любопытно, — говорит он маршалам. — Похоже на то, что пакт развалился, раньше чем прозвучал первый выстрел. Неужели мы останемся один на один с американцами?

— Как? — восклицает министр обороны. — А Германия?

— Да, действительно, — отвечает председатель КГБ, продолжая просматривать телеграммы. — Из Западной Германии поступили самые дурные вести.

XLIII

В 14 часов 20 минут по среднеевропейскому времени канцлер Лютнер вызвал к себе руководителя Ведомства по охране конституции доктора Пфейфера для решающего разговора.

— Я понимаю, — холодно начал канцлер, — что во время такого рода кризиса вступает в действие цепная реакция. Одна ошибка влечет за собой другую, нервная обстановка приводит к непродуманным решениям. Вместе с тем я не могу понять, почему вы, доктор Пфейфер, способствуете своими действиями обострению и так чрезвычайно напряженной ситуации. Это похоже на умышленные действия, противоречащие нашей конституции и направленные против существующего политического порядка. Я не говорю уже о том, что после нашей утренней беседы вы мне не представили никакого доклада о ходе расследования, ибо я надеюсь, что вы все-таки ведете какое-то расследование дела о похищении боеголовок. От министра Граудера поступило уже четыре рапорта, весьма ценных и свидетельствующих о хорошей работе министерства обороны. Но дело не только в этом. Прошу мне сказать — и извольте отнестись к моему вопросу вполне официально, — на каком основании вы дали распоряжение об аресте Уго Фельзенштейна? К тому же незадолго до его объявленного заранее телевизионного выступления? Что с рукописью статьи, которую он писал для еженедельника «Дабай»? Отдаете ли вы себе отчет в политических последствиях, которые это за собой повлечет? Неужели вы думаете, что исчезновение Фельзенштейна как раз в данный момент перепугает или принудит к молчанию кого-нибудь в этой стране?

Отто Пфейфер удобно уселся в кресле и закурил сигару.

— Что касается Фельзенштейна, — сказал он с каменным спокойствием, — тут все просто и ясно как день. Помните ли вы дело Зеппа Крауса, который работал на восточную зону? Так вот, мы располагаем доказательствами, что часть материалов, компрометирующих деятельность некоторых лиц во время второй мировой войны, Фельзенштейн получал именно от Крауса, а после его ареста — непосредственно из Восточного Берлина.