Час нетопыря - Страница 78

XXXVIII

Ситуация, которая сложилась в мире примерно к 14 часам по западноевропейскому времени, выглядела следующим образом:

Советское руководство не верило президенту Гаррисону и его помощникам.

Президент Гаррисон не доверял собственным вооруженным силам, Центральному разведывательному управлению, канцлеру ФРГ Лютнеру и его тайным службам. У него были также сомнения, можно ли полагаться на все заверения советской стороны.

Председатель советского Комитета государственной безопасности не верил ни в какие объяснения американцев, поскольку слишком много знал о методах, которыми пользуется ЦРУ.

Директор ЦРУ контр-адмирал Прескотт не верил советским заверениям. Не верил во внезапный сердечный приступ, который случился с дежурным специалистом разведывательного центра. К тому же он потерял всякое доверие к Палмеру-II, заподозрив, что тот в каких-то собственных целях (может, для того, чтобы занять пост директора ЦРУ?) поставил своего начальника в столь компрометирующее положение.

Председатель Комитета начальников штабов генерал Тамблсон не верил, что советская сторона так сдержанно реагирует на сложившуюся ситуацию, не верил директору ЦРУ Прескотту, которого подозревал в подготовке какого-то заговора, а вдобавок не верил немцам вообще и каждому из них в отдельности. В молодости, будучи еще сержантом, Джон Тамблсон участвовал в освобождении лагеря в Берген-Бельзене.

Советский министр обороны не верил в целесообразность дальнейших переговоров с Вашингтоном, так как время работало на американцев. Кроме того, он еще сержантом принимал участие в освобождении лагеря в Штутгофе и никогда не мог избавиться от подозрений, что за каждым такого рода кризисом стоят происки германских милитаристов.

Канцлер Лютнер не доверял Гаррисону, его генералам и советникам. Он не верил Ведомству по охране конституции и вице-канцлеру Фёдлеру. В какой-то момент он засомневался, можно ли доверять сообщениям его друга и товарища Шёрдвана-Томпсона и надежна ли та информация, которая поступает от военных.

Советник президента Гаррисона доктор Натаниэл Рубин не верил, разумеется, никому в Центральном разведывательном управлении, не верил русским, немцам, американским генералам, французам, а особенно — Роберту Магорски, которого считал циничным выскочкой без какой бы то ни было квалификации.

Роберт Магорски не верил Рубину, которого считал раздувшейся от самомнения жабой, и полагал, что Рубин ради собственных амбиций будет подсказывать Гаррисону (ему он, впрочем, тоже не верил) самые худшие из возможных решений.

Министр обороны ФРГ Петер Граудер был неприятно поражен случившимся в 14-й дивизии и просто-таки невероятными по быстроте кадровыми заменами, которые произвел в дивизии Генеральный инспекторат. Граудер начал подозревать, что эта мифическая тайная организация, о которой поговаривали в министерстве, может, и не такая уж мифическая.

Президент Франции Пейо не верил американцам, немцам и русским. Он вообще ни во что не верил, кроме как в величие Франции. В связи с этим он поставил на ноги все шесть родов французской разведки, чтобы сориентироваться в действительном ходе событий. Потом он все же вспомнил, что сведения политической контрразведки его не раз подводили. Поэтому осталось только пять разведок. Начальник специальной политической разведки Лакруа потребовал для начала изложить содержание бесед с Гаррисоном и Лютнером. Однако это требование Пейо отверг. Дело дошло до крупного разговора. Изучение ситуации началось с установления дружеского контакта с Ведомством по охране конституции соседней страны.

Правительства стран — членов пакта не доверяли американцам и русским, не доверяли также и немцам, а сверх того одно не доверяло другому, подозревая друг друга в намерении выйти из игры или в тайных сношениях с Вашингтоном.

Палмер-II перестал доверять директору ЦРУ, который прислал какое-то истерическое требование объяснений. Он не доверял командиру 665-го батальона, который вопреки взятому на себя обязательству о чем-то, видимо, проболтался своему начальству. И хуже того, Палмер-II, кем бы он ни был, не мог более доверять своим ближайшим сотрудникам. Сперва обнаружилось, что из резидентуры непонятно как к немцам просочились сведения о том, что похищение боеголовок было организовано без ведома Вашингтона. Затем этот Фельзенштейн предъявил документы, касающиеся майора Томпсона. Если Томпсон действительно работал на немцев все эти годы, то надо подумать, на каких именно немцев. Вдобавок именно тогда, когда многолетний опыт в делах разведки и диверсий мог бы принести огромную пользу, руки у резидентуры будут связаны. Наконец, те документы, которые Палмер-II получил от Фельзенштейна, не помогли распутать загадку. Нельзя же быть тройным агентом: есть только две стороны фронта. На черта Томпсону доставлять доказательства того, что похищение боеголовок организовала ГДР, если он на ГДР работает? А если не работает, почему западные немцы решили его разоблачить? У Палмера-II не было сомнений, что Фельзенштейн работал на военную контрразведку или на Ведомство по охране конституции. Без такой поддержки его проделки были бы невозможны.

Арним Паушке не поверил тому, что по телефону сказал ему Уго Фельзенштейн, и пожал плечами, когда ему опять сообщили, что его сын Виллиберт лежит в больнице в каком-то Майергофе.

Фридрих-Вильгельм Кнаупе не верил даже самому себе. Он был готов признать, что все, им увиденное на Восточной улице в 8 часов 30 минут утра, было плодом галлюцинации.