— Двести двадцать четыре. Я слушаю.
— Я хотел бы поговорить с майором Томпсоном, — неуверенно сказал Фельзенштейн.
— Двести двадцать четыре. Я слушаю.
— Я звоню из редакции еженедельника «Дабай». Я хотел бы получить от вас подтверждение некоторых сведений. Во-первых, правда ли, что американские солдаты похитили один предмет, находившийся в полицейском управлении в Майергофе. Во-вторых, где этот предмет сейчас находится. В-третьих, какова ваша официальная версия по этому поводу. В-четвертых…
Фельзенштейн на минуту остановился и тут же услышал в телефонной трубке:
— Двести двадцать четыре. Продолжайте. Если же разговор окончен, сообщите, пожалуйста, номер телефона и фамилию. В надлежащее время мы дадим ответ.
Фельзенштейн понял, что говорит с автоматом. Несмотря на это, громко назвал номер своего домашнего телефона и первую пришедшую в голову фамилию: Гюнтер Зиген. Прошло не более полутора минут, и на столе у Фельзенштейна застрекотал телефон.
— Это господин Гюнтер Зиген? Вы нам только что звонили? В редакции еженедельника «Дабай» нет журналиста с такой фамилией. Кто вы на самом деле?
— Прежде всего я хотел бы знать, говорю ли я с майором Томпсоном.
— Да.
— Так вот, господин майор, я хочу играть с вами в открытую. Мне хорошо известно, что вы обер-лейтенант абвера и настоящее ваше имя — Хельмут Шёрдван. Ваше дело вело шестое отделение абвера, возглавляемое полковником Деларшем. Ваша послевоенная биография мне также хорошо известна. Я не намерен предать ее гласности при условии, что вы ответите мне на те вопросы, которые я только что задал вашему автомату. Дело настолько срочное, что ответ должен последовать немедленно.
— Кто вы такой, господин Зиген?
— Мое имя Уго Фельзенштейн. Вероятно, это вам что-то говорит?
— Господин Фельзенштейн, вы впутались в очень опасную игру или в чьих-то интересах затеяли недостойную провокацию. Наш разговор записывается на пленку и будет передан соответствующим властям. Что касается меня, то меня зовут Кеннет Ричард Томпсон, я родом из Калифорнии и нахожусь в Германии всего лишь год, так что все ваши клеветнические обвинения высосаны из пальца. Мой коллега, Уильям Блэр Томпсон, был во время войны офицером морской пехоты, в абвере служить не мог, но я, конечно, передам ему ваше сообщение. Если бы вы не были прославленным Фельзенштейном и если бы я не был полностью уверен, что разговариваю именно с вами, а не с кем-то другим, вы не получили бы от меня этих разъяснений. Но я хочу категорически вас предостеречь от продолжения этой провокации. Что касается Майергофа, там действительно имели место кое-какие события, сообщение о которых будет опубликовано. Во всяком случае, выбросьте из головы всякую мысль о публикации на эту тему. Вы знаете, вероятно, что происходит в мире. На этом пока закончим. Мы вскоре потребуем от вас разъяснений, господин Фельзенштейн. Сохранить все это в строжайшей тайне — в ваших же интересах. Надеюсь, мы поняли друг друга?
— Нет, майор Томпсон, — спокойно возразил Фельзенштейн. — Вы глубоко ошибаетесь. В моих интересах — нечто совсем другое. Через десять минут о ваших действиях узнает вся Федеративная Республика.
— Желаю успеха, господин Фельзенштейн. Но будьте осторожны. Законы военного времени весьма суровы.
— Мое правительство никому войны не объявляло.
— Что вы можете об этом знать? Такой опытный журналист должен лучше разбираться в политике.
— А о похищении невинных граждан Федеративной Республики, например господина Кнаупе, я тоже должен промолчать?
— Господин Фельзенштейн, вы выбрали неподходящий момент, чтобы нанести ущерб союзническим отношениям. Весьма неподходящий. Не думаете ли вы, что в нынешней ситуации кого-либо волнует судьба господина Кнаупе?
— Именно так и думаю. Речь идет не об этом человеке. Речь идет о вашем поведении. Потому что это вы, в каких-то своих целях, захватили боеголовку и наверняка вы развязали эту войну, если это действительно война.
— Вот мы и дошли до самой сути, господин Фельзенштейн. Все это очень схоже с тем, что пишут в «Нойес Дойчланд» или даже в «Правде». Неисправимые гитлеровцы в сговоре с американскими империалистами развязали войну, несмотря на предупреждения миролюбивых социалистических стран. Именно так вы хотите представить дело своим читателям?
Фельзенштейн понял, что бороться с ЦРУ будет трудно.
— Я буду говорить только об установленных фактах, — сказал он уже с меньшей уверенностью. — Выводы сделает общественное мнение.
— Еще раз желаю успеха. Но на вашем месте я бы очень серьезно подумал о том, что делать в ближайшие минуты. Несчастья, как правило, следуют одно за другим.
— Как это одно за другим?
— Первое с вами уже произошло: конец блестящей профессиональной карьеры. Не думаете же вы, что человек, предпринимающий провокационные действия в пользу разведки восточной зоны или непосредственно в пользу русских, сможет и далее влиять на общественное мнение. Ваше личное дело весьма содержательно и изобилует увлекательными и весьма пикантными подробностями. Не исключая, к примеру, интимных фотографий в компании министра фрау Швелленберг. Существует занятный фоторепортаж о вашем тайном визите в один дом свиданий в Гонконге. Этот дом, как вам известно, — подпольная курильня опиума. Несовершеннолетняя из Дуйсбурга тоже есть на нашей пленке: занимательная тема для прокурора. Не говорю уже о вашем роскошном автомобиле «порш-адажио» и о «мерседесе 650-SEL». Так вышло, что мы располагаем записью разговоров, которые предшествовали приобретению вами этих машин. Думаю также, что ваша фальсифицированная биография, включая злополучный Рыцарский крест, будет с большим удовольствием откомментирована, на основе наших материалов, изданиями Шпрингера. А у него, как вам известно, нет никакого повода испытывать к вам нежные чувства. Ну, и всегда мы можем опубликовать документы насчет вашего многолетнего сотрудничества с Зеппом Краусом, который, если помните, получил одиннадцать лет за деятельность в пользу восточной зоны. А может, вы предпочитаете, чтобы мы расспросили девочек с Репербана о ваших особых пристрастиях, которым, надо признать, вы нечасто даете волю? Представляю себе, как будут расхватывать очередной номер «Санкт-Паули-нахтрихтен».